Eвангельские проповеди

Произошло нечто невероятное.  Даже сложно подобрать метафору, которая могла бы хоть приблизительно  представить сущность произошедшего.  Разрыв  между  самодовольством, этаким  достоинством, духовностью, которая питала меня доселе и тем состоянием полноты Духа, которое я пережил,  приняв слово Иисуса, невероятно глубок и велик.  Это действительно разные миры.  Царство Небесное в нашем воображении представляется как мифическое небытийное царство воображений.  Кому что в голову взбредёт.  Сказки разных народов.  Мечты, утопии, фантазии больного ума.  Особенно  мне, рождённому в стране победившего материализма, где вера в Бога была осмеяна, осуждена, объявлена  вражеской затеей, с целью подрыва социалистического строя и захвата  страны.  Наука развенчала веру в Бога, «доказав»  со всей присущей сталинскому строю силой, что Бог не где-то в неведомом Небесном Царстве,  но в Кремле.  Вот он с усами, благодетель народов.  Вот именно он, со щедростью необыкновенной даёт хлеб голодному, ружьё озлобленному, и лишает жизни всех, кто сомневается в  его праве творить произвол.  Под его мудрым руководством мы и строим  царство истинной свободы, истинной справедливости. Именно мы кузнецы своего счастья.  И хотя эта идеология превратила страну в лагерь, где половина народа отбывала положенный срок, а вторая половина честно стерегла узников,  выдавая узникам положенную пайку баланды, весь народ, как один поддерживал своего бога, безропотно шагая на бесчисленные поляны, где под покровом ночной темноты, верные слуги режима пускали пулю в затылок очередным жертвам новой веры.  В этом марше смерти выковывалась  новая порода человека бездуховного.  Сталин ковал сталь. Бездушную. Холодную. Мощный пресс  дьявольской идеи  материализма выдавливал из людей мысли  о Боге, мысли  о праве и достоинстве человека, мысли  о вере,  мысли  о свободе.  В результате этакой массированной обработки рождался «советский народ», рождался новый миф о  некоей более современной формации народа, создавая иллюзию продуктивности процесса.  Я был в этой массе. Я был в этом народе. Я разделял те идеи, гордясь ими и причисляя себя к этому «великому» народу, я с гордостью ненавидел прочих, как нас учили, врагов нашего общественного и государственного строя.  Я пребывал в уверенности, что обладаю истинным познанием мира, принадлежу к самому прогрессивному строю,  который несёт миру освобождение, свободу от пут религии, свободу от мирового жандарма, истинное богатство  лагерной нищеты. Вещизм, то, что сегодня  стало главным двигателем прогресса, почитался в ту пору за главный антинародный грех.  И вот представьте себе, вся эта башня гордости, весь «капитал смысла» в один момент  обрушился, растаяв как дым, а я оказался на вершине холма, рядом Иисус, и моё сердце, мой разум, мой дух вознеслись в неведомое, никогда доселе не видимое, царство Небесное.  И нет врагов, и значит,  нет ненависти, нет обид. Нет  грехов, этого неподъёмного груза вины, который не залить водкой, не заговорить  ленинско-сталинскими мантрами.  И нет  уже этой безответной до боли мучительной мысли, кто же я на самом деле?

Царство Небесное охватило меня, сокрыло меня, наполнило меня,  — это всё не то. Это попытки  объяснить себе, что же произошло, в том момент, когда я осознал себя нищим духом.  Блаженство, слово устаревшее, и быть может потому сохранившее некий таинственный смысл, содержащий в себе не просто счастье,  как бытовой комфорт, как обладание набором насущного, но состояние более высокого, неземного уровня.  Заглотив  эту тайну, утонув в блаженстве, я  впал в состояние неведомое доселе.  Одновременно я как бы освободился от всего груза, сомнений, страхов, грехов,  можно сказать освободился от самого себя, и оказался в некой новой, совершенно нереальной реальности, лучшее определение которой Царство Небесное.  Это состояние не поддаётся описанию, именно потому, что все чувства, в какую  бы область мысль не повела меня все чувства новые, благостные, трепетные, такие нежные, что для мужика вообще несвойственно. Вот эта гамма чувств новых, такая сладость неописуемая, уже ставшая моей реальностью, и ещё не исчезнувшая моя  сущность бездушная, пустая, злая, столкнулись  во мне, как  свет и тьма, как лёд и пламень, как любовь и ненависть, и я, ещё старый, и уже новый заплакал.

  «Блаженный плачущие, ибо они утешатся», слышал я голос Христа, который заполнил пространство, ибо я погрузился в глубокое сокрушение о себе.  О себе отвратном, грязном,  погрязшем в  гнусной  лжи, ненависти и  злобе.  Случалось мне плакать. От боли физической нет, но от боли душевной бывало, и такое состояние сопровождалось бурной жаждой мщения обидчику.  Такие слёзы не приносили свободы, не приносили и утешения, напротив, они бывали той гранью  борьбы, за которой вырастало уже непреодолимое решительное ответное действие, буквально  клятва  об адекватном  ответе.  Такие слёзы производили зло, зло без границ, без рассуждения, зло как стихию.  Привычное в таких случаях выражение «зла не хватает», может быть  даёт приблизительное понимание процесса.  Но на холме, пред Иисусом, слёзы мои произвели совершенно неведомое доселе состояние блаженства.  Всё что вчера было причиной гордости  и самодовольства,  вдруг оказалось подленькой, чёрной смердящей пустотой.  Слёзы как будто смывали всю эту грязь заблуждений, ложных идеалов, гордыни.  Слёзы уносили с собой проклятия обиженных мною, растоптанных попутчиков, униженных  друзей, и самое, наверное, великое зло пренебрежение родителями, их любовью, вниманием, молитвами. Это великое дело очищение души.  В бане не омыть. Нет таких медицинских препаратов, чтобы с помощью инъекций  душу обновить. Нет таких техник и технологий, при всех великих научных достижениях, нет никаких средств в арсенале человечества,  которые могли бы снять с души груз вины и гордость житейскую.

 Блаженны плачущие.  Доселе такое слово, если где и слышал, в лучшем случае смеялся. Глупости.  Плачь есть признак горя. Человек, это звучит гордо!  Жалость унижает человека. Москва слезам не верит. Этот набор  горделивого ума можно продолжать.  Именно этот, как оказалось вовсе не безобидный  материал формировал мою душу, трамбуя в ней возникавшие  сомнения, мысли о вечном, жалость к униженным.  В камень превращённая душа бездушная начала плавиться.  Капли слёз  растворяли бетон  гордости, вымывали всё чужеродное, до пылинки,  буквально до младенческой чистоты, до блеска полируя душу светом Небесного царства, миром Божьим, любовью Божьей.  Именно Божьими, и светом и миром и любовью, ибо в известном земном ассортименте  добродетелей нет и близко похожих духовных  явлений.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.  Так уж устроен наш язык, что в каждом слове есть много смыслов, а в предложении каждом смыслов множество. Где поставишь знак препинания, где  сделаешь  акцент главный,  восклицательным  ли или вопросительным знаком увенчаешь речь свою,  все детали вносят свою лепту в значение сказанного. Утешатся – когда-то будет и утешение, так можно понимать слово Спасителя.  И тут приходит на помощь  злодейка-ложь, такая добренькая, заботливая, такая искренняя, благожелательная.  «Конечно,  утешатся, все утешатся, все там будем, ведь, сколько верёвочке не виться, а конец будет».  Мудрость народная веками освящённая, здесь не  сомневаются, не возражают,  такие слова вызывают благоговейный трепет.  А  я вот попробовал, дал мне Бог такую милость, заплакал о себе нечистом, под воздействием слова Святого Спасителя – успокоение пришло мгновенно. Да такое успокоение, такой мир, такой покой, что и слов не подберёшь, чтобы хоть как-то доступно передать собеседникам.  Древний автор, испытавший воздействие Божьей благодати на себе, просто приглашает своих  собеседников:  «Вкусите, и увидите, как благ Господь! Блажен человек, который уповает на Него»!  Пс.33:9.  Вот и я, пришёл, вкусил, и наслаждаюсь.  Утешение, это ведь  не поглаживание по головке младенца. «Не плачь дитя! До свадьбы заживёт»! Утешение – это разрешение всех проблем, всех мучительных переживаний. Это  разверзшееся небо, с протянутыми руками любви.  Мучительный недуг  души, тупик бессмысленных исканий смысла жизни, пожар сердечный, огонь которого не смог залить ни алкоголь, ни карьера, ни какие идеи материализма,  вдруг сменился на блаженство  восстановленного сыновства, блаженство принятого Отцом  блуждавшего сына.  Утешение – это прощение.   Утешение – это свободная чистая совесть.  Утешение – это любовь!  Утешение – это восстановление в правах.  Утешение – это внутренняя убеждённость, что ты человек Божий!  Блаженны плачущие!  Истинно так. Христос  ещё и теперь зовёт тебя.  «Придите ко Мне, все измученные и обремененные, и Я успокою вас»;   Матф.11:28.